– Откуда я мог знать, что за тебя следует заступаться?! – взорвался Кидди. – Вы кружились со Стиаем в танце как вихрь. Он что-то говорил тебе, а с твоего лица не сходила улыбка. Ты хотела бы, чтобы меня приняли за идиота?

– Миха этого не испугался, – вздохнул Рокки. – Запомни, Стиай никогда ничего не делает просто так. Зачем ему была конфронтация с друзьями, с собственной группой? Ступени на пути к успеху можно разрушать, но это следует делать за спиной.

– Я улыбалась, чтобы скрыть боль, – прошептала Моника. – Стиай так держал меня, что я не могла вырваться. Он держал меня и говорил мне всякие мерзости. Уверял, что я никуда не денусь и обязательно буду его. Что ж, в конце концов, это у него получилось. И отомстить ему за меня, насколько я поняла, вновь собирается не Кидди, а кто-то другой. Рокки, ты ведь именно за этим выбрался из болота?

Рокки вновь с хрустом переломил ветку.

– А ты? – спросил Кидди. – Ты, Рокки? Самый обязательный, правильный, образцовый Рокки! Со мной все ясно, но чем ты не угодил Стиаю? Только тем, что решил уйти с Михой? Или тем, что запустил сканер над сердцем друга?

– Мне было легче уйти, – пробормотал Рокки. – Сменивший меня Котчери въедлив и точен. Он чем-то напоминает самого Стиая, ведь тот тоже когда-то был рядовым сотрудником и тоже почти прислуживал боссу. Правда, боссом у него был Билл. Да и сам Стиай никогда не был простым прислужником… Знаешь, этих двух парней – Олгерта и Марка Котчери – Стиай нашел сам, и сам их продвигал. Мне даже теперь кажется, что он готовил нам замену. Вот только замену Биллу Стиай найти так и не смог. Билла заменить было нельзя. Вот за это он и возненавидел меня. Я помог сбежать Биллу.

– Подожди. – Кидди поднялся, окинул взглядом прижавшую подбородок к коленям Монику, сгорбившегося Рокки, речные кусты, блестящую воду, желтеющую за рекой дорогу. – Подожди, Рокки. Ты уже не первый раз говоришь, что Билл сбежал. У меня еще в голове не уместилось исчезновение Сиф из купе. Я еще так и не нашел в себе сил спросить у тебя, куда она делась, а ты повторяешь про бегство Билла. Я слышал, что он умер. Или это не так? Он провел перед смертью пять дней в компрессии. Этот твой Котчери сообщил мне, что таким образом Билл перед собственной смертью получил не меньше сотни лет безмятежного существования!

– Что может знать Котчери о существовании безумца? Что может знать Котчери о существовании безумца в компрессии, не в этой нашей программированной и рассчитанной, а той самой, которую Билл сотворил для самого себя? Ведь после бегства Билла мы не смогли ни единого раза не только прорваться к его башне, но даже выбраться хотя бы на один из уровней настоящего сна! Я называю бегство Билла бегством, потому что он так это назвал. Мы только что изготовили первые три капсулы, тестировали их без программ, тогда у нас был утвердитель. Миха усердно писал все показатели мозговой активности, вел сомномониторинг, я рассчитывал параметры. Задача была проста – заменить чем-то утвердитель, Билл изготавливал его в строгом секрете, посмеивался, говорил, что его трудно делать, но делать он его будет сам, потому что иначе Стиай отправит его в утиль. Стиай, конечно, закатывал скандалы, но сделать ничего не мог. Мы работали как одержимые, и у нас уже кое-что начало получаться в моделировании компрессионной реальности, в управлении режимами сна, в снятии мозговых перегрузок! Миха говорил, что вот-вот все получится. Он бы не услышал Билла. А я услышал. Одна капсула стояла у него в домике на берегу. Я связывался с Биллом. Он попросил меня не беспокоить его дней десять. Я почувствовал, что он что-то затеял, и спросил его об этом прямо. Билл не стал упираться. Он так и сказал, что хочет сбежать от Стиая. Сказал, что Стиай пугает его. Я полетел к нему, чтобы переговорить с глазу на глаз. Билл был очень возбужден. Он сказал, что Стиай контролирует все. Добавил, что имеет право завершить собственную жизнь так, как хочет. Объяснил мне, что отправится в сон. Проведет там столько лет, сколько успеет, пока Стиай доберется до капсулы. А когда Стиай до нее все-таки доберется, там его уже не будет. Он отказался объяснять, где он будет. Попросил меня не выдавать его.

– И ты, скрупулезный и ответственный Рокки, пообещал это ему? – услышал Кидди собственный голос.

– Каждый человек имеет право распоряжаться собственной жизнью, – отрезал Рокки. – Если волею судеб я откажу в этом старику, однажды в этом же откажет кто-то и мне. Я сказал об этом Михе. Он только пожал плечами. «Старик сделал свой выбор», – были его слова. Сти хватился через пять дней. Сам или с чьей-то помощью – неважно. Я ничего не сказал ему, только передал слова Билла, что тот просил его не беспокоить. Он все понял сразу. В чем не откажешь Сти, так это в чутье. Он послал к океану Олгерта. Тот обнаружил, что старик в капсуле, и по приказу Сти попытался открыть ее, чтобы извлечь того из компрессии. Но Билл не собирался возвращаться. Он собрал из тех химикатов, которые ему якобы требовались для изготовления утвердителя, взрывное устройство. Именно такой мощности, чтобы оно не разорвало капсулу. Когда мы рассчитывали ее с Михой, думали о гарантированной защите беспомощного в компрессии человека, а, как оказалось, защитили Олгерта. Он получил изрядный стресс и удар по барабанным перепонкам. Впрочем, Олгерт отделался контузией и нервным срывом, а Билл превратился в мешанину костей и плоти.

– И это ты называешь бегством? – вновь спросил Кидди так, словно кто-то чужой говорил его голосом.

– Там, – Рокки многозначительно сложил ладони, – Билл провел больше времени, чем здесь. Что это, как не бегство? Я не знаю, где он провел эти годы, но, уходя, он сказал, что найдет способ зацепиться за иную реальность. Стиаю он этой возможности не оставил.

– Миха что-то говорил об утрате утвердителя? – спросила Моника.

– Да, – кивнул Рокки. – У нас еще оставалось около сотни волокон, но мы не смогли сберечь их. Они погибли через месяц. Утвердитель имел биологическую природу, ни повторить, ни сохранить его мы не смогли. Не помогло даже молекулярное сканирование. Волоконца истаивали и исчезали. Примерно так же, как исчезла Сиф в кабине купе.

– Все гораздо проще. – Моника говорила едва слышно. – Нужно было сделать надрез на коже и приживить волоконца. Так они могут сохраняться сколь угодно долго. Сиф одолжила мне несколько. Последнее я истратила в тот самый сон.

– Какое это теперь уже имеет значение? – проворчал Рокки.

Он говорил еще долго. Неразговорчивого, обязательного и точного Рокки словно охватила словесная лихорадка. Он торопился выложить все, что наболело, раскалилось и спеклось в неразделимый ком у него внутри. Он говорил так, словно это были последние слова в его жизни. Кидди же принимал его слова, почти не понимая их. Он проглатывал их, не прислушиваясь к смыслу. Действительность плыла сквозь него, как плывут облака через воображаемый край земли. Изображение дробилось, таяло, подергивалось дымкой и становилось похожим на перемешанные голограммы. Некоторое время Кидди даже казалось, что воздух вокруг него наполнен сверкающими искрами, которые в путешествии к башне Сиф называла чужими снами. Все плыло прочь. Магда, изогнувшаяся над ванной. Борник, сокращенный в полтора раза жизнью. Котчери – насмешливый и твердый. Билл, напоминающий приросшего к куску скорлупы цыпленка. Нервная, изогнутая ломаной линией Моника. Добрый и улыбчивый Миха. Вживленный в старое кресло отец. Не совпадающий с плаксивым голосом портрет матери в душевой кабине. Все уплывало прочь, потому что утвердитель на плече Сиф, исчезновение ее лица в кабине купе, бегство Билла и последние волоконца чудесного средства, всплывшие через несколько лет после гибели Сиф, – все это говорило об одном: что Сиф все еще жива.

Кидди с трудом поднялся на ноги, вздохнул и побрел к реке.

– Ты куда! – крикнула ему в спину Моника.

– Умыться.

Кидди обернулся. Они сидели на траве в десятке метров от него. Рокки, неожиданно растрепанный и жалкий. Моника, напоминающая смертельно раненную хищницу.